Неточные совпадения
Он вымостил улицы: Дворянскую и
Большую, собрал недоимки, покровительствовал
наукам и ходатайствовал об учреждении в Глупове академии.
Вымостил
Большую и Дворянскую улицы, завел пивоварение и медоварение, ввел в употребление горчицу и лавровый лист, собрал недоимки, покровительствовал
наукам и ходатайствовал о заведении в Глупове академии.
— Если бы не было этого преимущества анти-нигилистического влияния на стороне классических
наук, мы бы
больше подумали, взвесили бы доводы обеих сторон, — с тонкою улыбкой говорил Сергей Иванович, — мы бы дали простор тому и другому направлению. Но теперь мы знаем, что в этих пилюлях классического образования лежит целебная сила антинигилизма, и мы смело предлагаем их нашим пациентам… А что как нет и целебной силы? — заключил он, высыпая аттическую соль.
Учителей у него было немного:
большую часть
наук читал он сам. И надо сказать правду, что, без всяких педантских терминов, огромных воззрений и взглядов, которыми любят пощеголять молодые профессора, он умел в немногих словах передать самую душу
науки, так что и малолетнему было очевидно, на что именно она ему нужна,
наука. Он утверждал, что всего нужнее человеку
наука жизни, что, узнав ее, он узнает тогда сам, чем он должен заняться преимущественнее.
— Одеть всех до одного в России, как ходят в Германии. Ничего
больше, как только это, и я вам ручаюсь, что все пойдет как по маслу:
науки возвысятся, торговля подымется, золотой век настанет в России.
Особенных способностей к какой-нибудь
науке в нем не оказалось; отличился он
больше прилежанием и опрятностию; но зато оказался в нем
большой ум с другой стороны, со стороны практической.
Что пользы нет
большой тому знать птичий быт,
Кого зверьми владеть поставила природа,
И что важнейшая
наука для царей...
Такие добавления к
науке нравились мальчику
больше, чем сама
наука, и лучше запоминались им, а Томилин был весьма щедр на добавления. Говорил он, как бы читая написанное на потолке, оклеенном глянцевитой, белой, но уже сильно пожелтевшей бумагой, исчерченной сетью трещин.
Науки не очень интересовали Клима, он хотел знать людей и находил, что роман дает ему
больше знания о них, чем научная книга и лекция. Он даже сказал Марине, что о человеке искусство знает
больше, чем
наука.
— Во сне сколько ни ешь — сыт не будешь, а ты — во сне онучи жуешь. Какие мы хозяева на земле? Мой сын, студент второго курса, в хозяйстве понимает
больше нас. Теперь, брат, живут по жидовской
науке политической экономии, ее даже девчонки учат. Продавай все и — едем! Там деньги сделать можно, а здесь — жиды, Варавки, черт знает что… Продавай…
Науку уважает очень и из всех
наук любит
больше астрономию.
Вообще нужна
большая осторожность в обращении с ними, тем более что изучение приличий составляет у них важную
науку, за неимением пока других.
— То, что они заблуждались, не доказывает того, чтобы я заблуждался. И потом,
большая разница между бреднями идеологов и данными положительной экономической
науки.
— Но почему ты уверен, что путь, который ты указываешь, истинный? Разве это не деспотизм, из которого вытекали инквизиции и казни
большой революции? Они тоже знали по
науке единый истинный путь.
Наука раскрывает если не Истину, то истины, а современный мир ввергается во все
большую и
большую тьму.
Борьба против буржуазного общества и буржуазного духа, с которым социализм и коммунизм недостаточно борются, совсем не отрицает заслуг буржуазного и гуманистического периода истории, утверждения свободы мысли и
науки, уничтожения пыток и жестоких наказаний, признания
большей человечности.
— Какие оскорбительные вещи для мужчин ты говоришь, и ведь это
больше ты говоришь, Верочка, чем я: мне это обидно. Хорошо, что время, которое мы с тобою предсказываем, еще так далеко. А то бы я совершенно отказался от своего мнения, чтобы не отходить на второй план. Впрочем, Верочка, ведь это только вероятность,
наука еще не собрала столько сведений, чтобы решить вопрос положительным образом.
Теперь, ты знаешь, я уж не то: от меня начинают ждать
больше, думают, что я переработаю целую
большую отрасль
науки, все учение об отправлениях нервной системы.
Я также думаю, что методический, мирный шаг, незаметными переходами, как того хотят экономические
науки и философия истории, невозможен
больше для революции; нам надобно делать страшные скачки. Но в качестве публицистов, возвещая грядущую катастрофу, нам не должно представлять ее необходимой и справедливой, а то нас возненавидят и будут гнать, а нам надобно жить…»
Если аристократы прошлого века, систематически пренебрегавшие всем русским, оставались в самом деле невероятно
больше русскими, чем дворовые оставались мужиками, то тем
больше русского характера не могло утратиться у молодых людей оттого, что они занимались
науками по французским и немецким книгам. Часть московских славян с Гегелем в руках взошли в ультраславянизм.
Каждый лоскут, получаемый от них, был мною оплакан; потом я становилась выше этого, стремленье к
науке душило меня, я ничему
больше не завидовала в других детях, как ученью.
— Кушай! кушай! — понуждала она меня, — ишь ведь ты какой худой! в Малиновце-то, видно, не слишком подкармливают. Знаю я ваши обычаи! Кушай на здоровье! будешь
больше кушать, и
наука пойдет спорее…
— Вы какие
науки больше любите?
Даже
большее значение имела для меня книга Несмелова «
Наука о человеке», особенно второй том.
— Первое — это надо Сандуновские бани сделать такими, каких Москва еще не видела и не увидит. Вместо развалюхи построим дворец для бань, сделаем все по последнему слову
науки, и чем
больше вложим денег, тем
больше будем получать доходов, а Хлудовых сведем на нет. О наших банях заговорит печать, и ты — знаменитость!
Как за последний якорь спасения, доктор хватался за святую
науку, где его интересовала
больше всего психиатрия, но здесь он буквально приходил в ужас, потому что в самом себе находил яркую картину всех ненормальных психических процессов.
Наука являлась для него чем-то вроде обвинительного акта. Он бросил книги и спрятал их как можно дальше, как преступник избывает самых опасных свидетелей своего преступления.
Моя тема о творчестве, близкая ренессансной эпохе, но не близкая
большей части философов того времени, не есть тема о творчестве культуры, о творчестве человека в «
науках и искусстве», это тема более глубокая, метафизическая, тема о продолжении человеком миротворения, об ответе человека Богу, который может обогатить самую божественную жизнь.
Несмотря на свою необыкновенную толщину, необыкновенно деятелен для пользы
науки, которой он оказал
большие услуги.
— Этой
науки, кажется, не ты одна не знаешь. По-моему, жить надо как живется; меньше говорить, да
больше делать, и еще
больше думать; не быть эгоисткой, не выкраивать из всего только одно свое положение, не обращая внимания на обрезки, да, главное дело, не лгать ни себе, ни людям. Первое дело не лгать. Людям ложь вредна, а себе еще вреднее. Станешь лгать себе, так всех обманешь и сама обманешься.
Всякому из нас памятны, вероятно, эти дни учения, в которые мы не столько учимся, сколько любим поговорить, а еще
больше послушать, как говорят другие, о разных взглядах на
науку и в особенности о том, что надо во что бы то ни стало идти вперед и развиваться.
Шифель. Точно так-с, ваше сиятельство. Сами изволите знать, нынче весна-с, солнце греет-с… а если к этому еще головка сильно работает… Ваше сиятельство! наша
наука, конечно,
больше простых людей имеет в виду, но нельзя, однако ж, не согласиться, что все знаменитые практики предписывают в весеннее время моцион, моцион и моцион.
Ему не
больше двадцати пяти лет, и еще памятна скамья «заведения», в котором он воспитывался и обучался кратким
наукам.
Большая, сударь, тут
наука нужна.
Товарищи же
больше молчали или скромно разговаривали о профессорах,
науках, экзаменах, вообще серьезных и неинтересных предметах.
Науки, как он понимал их, не занимали десятой доли его способностей; жизнь в его студенческом положении не представляла ничего такого, чему бы он мог весь отдаться, а пылкая, деятельная, как он говорил, натура требовала жизни, и он вдался в кутеж такого рода, какой возможен был по его средствам, и предался ему с страстным жаром и желанием уходить себя, чем
больше во мне силы.
Это была
большая победа, окрылившая Александрова. После нее он сделался лучшим фортификатором во всем училище и всегда говорил, что фортификация — простейшая из военных
наук.
Без сомнения, это-то и должно было придать ему еще
больше величия в наших глазах, как страдальцу
науки; но самому ему хотелось чего-то другого.
Науки упразднит — польза; город спалит — польза; население испугает — еще того
больше пользы.
Еще в
большем противоречии и страдании живет человек так называемого образованного класса. Всякий такой человек если верит во что-нибудь, то верит если и не в братство людей, то в гуманность, если не в гуманность, то в справедливость, если не в справедливость, то в
науку, и вместе с тем знает, что вся его жизнь построена на условиях, прямо противоположных всему этому, всем положением и христианства, и гуманности, и справедливости, и
науки.
Строятся крепости, арсеналы и корабли, производят беспрестанно оружия, которые в самое короткое время заменяются другими, потому что
наука, которая должна бы была быть направлена всегда на благо человечества, содействует, к сожалению, делу разрушения, придумывает новые и новые средства убивать
большие количества людей в наиболее короткое время.
— Ах, дядюшка, вы все с своими
науками!.. Вообразите, — продолжал я, с необыкновенною развязностью, любезно осклабляясь и обращаясь снова к Обноскиной, — мой дорогой дядюшка до такой степени предан
наукам, что откопал где-то на
большой дороге какого-то чудодейственного, практического философа, господина Коровкина; и первое слово сегодня ко мне, после стольких лет разлуки, было, что он ждет этого феноменального чудодея с каким-то судорожным, можно сказать, нетерпением… из любви к
науке, разумеется…
Он много по службе потерял, посвящая
большую часть времени чтению и
наукам».
Делайте, как знаете, а по-моему, братец, иди по дохтурской части; я тебе библиотеку свою оставлю —
большая библиотека, — я ее держал в хорошем порядке и все новое выписывал; медицинская
наука теперь лучше всех; ну, ведь ближнему будешь полезен, из-за денег тебе лечить стыдно, даром будешь лечить, — а совесть-то спокойна.
Он пробовал
больше заниматься, но ему
наука не шла в голову, книга не читалась, или пока глаза его читали, воображение вызывало светлые воспоминания былого, и часто слезы лились градом на листы какого-нибудь ученого трактата.
Голубь и кролик после этого жили в залавке у сторожа до самого акта, когда неумолимый учитель все-таки, к
большому удовольствию всего города, принес их на жертву
науке и образованию.
Все это, может быть, было и остроумно и справедливо, но я испытывал гнетущее настроение, отправляясь на свою первую репортерскую экскурсию. Я чувствовал себя прохвостом, который забирается самым нахальным образом прямо в храм чистой
науки. Вдобавок шел дождь, и это ничтожное обстоятельство еще
больше нагоняло уныние.
— Максим Николаич, барин из-под Славяносербска, в прошлом годе тоже повез своего парнишку в учение. Не знаю, как он там в рассуждении
наук, а парнишка ничего, хороший… Дай бог здоровья, славные господа. Да, тоже вот повез в ученье… В Славяносербском нету такого заведения, чтоб, стало быть, до
науки доводить. Нету… А город ничего, хороший… Школа обыкновенная, для простого звания есть, а чтоб насчет
большого ученья, таких нету…. Нету, это верно. Тебя как звать?
Нам во всем и всюду нужен барин; барином этим бывает
большею частью живой субъект, иногда какое-нибудь так называемое направление над нами власть возымеет… теперь, например, мы все к естественным
наукам в кабалу записались…
Бери,
большой тут нет
науки.
Бери, что можно только взять.
На что ж привешены нам руки,
Как не на то, чтоб брать, брать, брать…
— Наше дело — учиться и учиться, стараться накоплять возможно
больше знаний, потому что серьезные общественные течения там, где знания, и счастье будущего человечества только в знании. Пью за
науку!